Залужный: «Чтобы победить этого врага, мне нужно оружие»

Валерий Залужный: Для нас, военных, война началась в 2014 году. Лично для меня – в июле 2014 года. В 2014 году я и понятия не имел, что такое настоящая война. Я прочитал много книг, закончил все академии с золотыми медалями, теоретически все понимал, но на практике не знал, что такое война на самом деле. Но за восемь лет войны, к 2022 году, и я и мне подобные начали все понимать.

Все, что мы сделали, когда началась масштабная агрессия, — это реализовали не только свои знания, какие у нас уже были к 2014 году, но и навыки и опыт, приобретенные с тех пор. Самый главный опыт, какой у нас был, и тот, какой мы исповедовали почти как религию, заключается в том, что русские и любые другие враги должны быть убиты, просто убиты. И самое главное – мы не должны бояться это делать. И это то, что мы делаем.

Все, что произошло 24 февраля, было укрупнением масштаба. До этого у нас был фронт длиной в 403 км и 232 опорных пункта. А 24 февраля этот фронт вырос до 2500 км. Мы были относительно небольшой силой, но мы вступили в бой. Естественно, мы понимали, что недостаточно сильны. Наша задача состояла в том, чтобы распределить наши меньшие силы таким образом, чтобы использовать нетрадиционную тактику, чтобы остановить их натиск.

The Economist: Что отличает вас как полководца?
ВЗ: В Советской Армии приветствовалось и внедрялось одно понятие: командир. Но быть командиром и быть лидером — не одно и то же. При всем уважении к господину Суровикину [командующему российкими войсками в Украине], если вы посмотрите на него, то это обычный командир времен Петра I, так сказать, держиморда [жестокий солдафон в гоголевском «Ревизоре»].

Его подчиненный смотрит на него и понимает, что ему либо надо выполнить задание, либо ему конец. А мы давно поняли, что такой подход не работает. И мы осознали это особенно в 2014 году, когда 21-летние лейтенанты стали командовать мужчинами в возрасте от 50 до 60 лет. Конечно, у нас были свои держиморды, которые пытались поддерживать порядок кулаками и бицепсами, но в украинской армии это на 100% не работает… Всегда можно быть нормальным. Быть нормальным — значит оставаться человеком в любой ситуации — это самое главное. Оставаться человеком, становиться лидером. Быть умнее, сильнее, талантливее и при этом пытаться управлять людьми. Это религия, которую я исповедую.

Э: Значит ли это, что вы прислушиваетесь к своим офицерам и поощряете их инициативу?
ВЗ: Я доверяю своим генералам. С начала войны я уволил десять из них, потому что они не соответствовали требованиям. Еще один застрелился. Я доверяю Сырскому [генералу Александру Сырскому, командующему сухопутными войсками Украины]. Если он мне говорит, что ему нужна еще одна бригада, значит, ему действительно нужна еще одна бригада. Я, конечно, не думаю, что я самый умный здесь. Я должен слушать и слушаю тех, кто находится в поле. Потому что инициатива находится там.

Э: Кто для вас является военным образцом для подражания?
ВЗ: Посмотрите налево. Вот там есть портрет покойного Геннадия Петровича Воробьева [командующего Сухопутными войсками Украины с 2009 по 2014 год]. Это был человек, пользовавшийся огромным уважением в армии. Зачем мне его портрет здесь? Когда я спокоен, когда дела идут хорошо, этот портрет обычно лежит лицом вниз, мне не нужно на него смотреть. Когда я в чем-то сомневаюсь, я высказываю это прямо. Я оборачиваюсь и смотрю на него, пытаясь сообразить, как поступил бы в этой ситуации Геннадий Воробьев. Это человек, который добился успеха. Это человек, которому пришлось нелегко, потому что он всем помогал. Всем. В Вооруженных Силах он знал всех, их жен, детей, племянников и так далее. Ему было тяжело, но он взял это тяжелое бремя и понес его. Это модель.

Э: В данный момент фотография лежит лицом вверх.
ВЗ: Да. Есть немало сомнений.

Э: Каких?
ВЗ: После нескольких операций мы поняли, что главное – это не бояться этого врага. С ним можно воевать, с ним нужно воевать сегодня, здесь и сейчас. И ни в коем случае нельзя откладывать это на завтра, потому что будут проблемы. Для этого нам нужны ресурсы. Как и русские, мы, когда что-то планируем, должны иметь ресурсы для этого. Тогда, если позиция верна, если принимаем правильные решения, то можно добиться правильного результата.

Русские готовили свои силы в течение длительного времени. По моим подсчетам, очевидно, года три с половиной – четыре они интенсивно готовили все: людей, технику, боеприпасы. Думаю, что для того, чтобы достичь своих целей, у них было ресурсов на три месяца. Тот факт, что они исчерпали эти ресурсы и растратили свой потенциал, не добившись практически никакого результата, свидетельствует о том, что их расчеты были неверными. Теперь им снова приходится думать о том, как выйти из этой ситуации.

Они хотели взять Киев. В военном отношении это было правильное решение — самый простой способ достичь своей цели. Я бы сделал то же самое. Я хорошо знаю Герасимова [начальника Генштаба вооруженных сил России] (не лично, конечно). Для него не было выхода. Он сосредоточился на Донбассе, чтобы сохранить оставшиеся ресурсы. На сегодняшний день ситуация на Донбассе непростая. Но стратегически это безвыходная ситуация для российской армии.

Так что, скорее всего, они ищут способы прекратить [боевые действия] и добиться паузы любыми способами – обстреливая мирных жителей, пытаясь заморозить насмерть наших жен и детей. Им это нужно для одной простой цели – им нужно время, чтобы собрать ресурсы и создать новый потенциал, чтобы попытаться продолжить достижение своих целей.

Но они параллельно работают над другой задачей, делают все возможное, чтобы не дать нам перегруппироваться и не дать нам нанести удар. Вот почему вы видите бои вдоль 1500-километровой линии фронта. Где-то более интенсивно, где-то менее интенсивно, но они сковывают наши войска, чтобы не дать нам перегруппироваться. То, что они сейчас упорно воюют, это, конечно, очень плохо. Но это не решение стратегической проблемы. Это просто изматывает вооруженные силы Украины.

Я не сомневаюсь, что, как и во время второй мировой войны, скорее всего где-то за Уралом они готовят новые войска. Они их готовят на 100%.

Они накапливают боеприпасы, не очень качественные боеприпасы, но все же. Это будут уже не те силы, какие они смогли бы подготовить за два года перемирия. Такого уже не будет. Это будет паршиво, их боевой потенциал будет очень и очень низким, даже если он наберет в армию еще миллион человек, чтобы забрасывать нас трупами, как это делал Жуков [высший советский военачальник во время Второй мировой войны], но в любом случае это не принесет желаемого результата.

Так что следующая задача, которая у нас есть, это прежде всего удержать этот рубеж и больше не терять позиций. Это очень важно. Потому что я знаю, что освободить его будет в десять-пятнадцать раз труднее, чем не сдать. Так что наша задача сейчас — удержаться. Наша задача очень четко, с помощью наших партнеров, отслеживать, что там происходит, где они готовятся. Это наша стратегическая задача.

Наша вторая стратегическая задача – подготовиться к новому этапу этой войны, который может начаться в феврале. Чтобы иметь возможность вести войну свежими силами и резервами. Наши войска сейчас все завязаны в боях, они истекают кровью. Они истекают кровью и поддерживаются исключительно мужеством, героизмом и умением их командиров держать ситуацию под контролем.

В рамках второй, очень важной для нас стратегической, задачи необходимо создать резервы и подготовиться к новому этапу войны, который может начаться в феврале, в лучшем случае – в марте, в худшем случае — в конце января. Он может начаться не на Донбассе, а в направллении Киева, со стороны Беларуси, не исключаю и южного направления.

Мы сделали все расчеты — сколько нам нужно танков, артиллерии и так далее и тому подобное. Это то, на чем сейчас всем нужно сосредоточиться. Да простят меня солдаты в окопах, сейчас важнее сосредоточиться на накоплении ресурсов для более затяжных и тяжелых боев, которые могут начаться в следующем году. Я буду говорить об этом [позже сегодня] с Милли [главным военачальником Америки].

Я расскажу ему, какие это объемы, сколько это стоит. Если мы не получим этого, мы, конечно, будем биться до конца. Но, как сказал один из киногероев, «за последствия не ручаюсь». Последствия предвидеть нетрудно. Это то, что мы должны сделать.

Есть и третья, очень важная для нас задача, третья стратегическая задача, которая, к сожалению, связана и с первой (удержание рубежей и позиций) и со второй (накопление ресурсов). Это ПРО и ПВО. По моему личному мнению, я не специалист по энергетике, но мне кажется, что мы на грани. Мы балансируем на тонкой грани. И если [электросети] будут разрушены… вот тогда солдатские жены и дети начнут замерзать. И такой сценарий возможен. В каком настроении будут бойцы, представляете? Можно ли говорить о подготовке резервов для продолжения боевых действий без воды, света и тепла?

Э: Вам нужно провести очередную волну мобилизации?
ВЗ: Мы уже проводим ее. У нас достаточно людей, и я ясно вижу, что у меня есть. Мне этого хватит. Мне не нужны сотни тысяч. Нам нужны танки, нам нужны БТРы, БМП. И нам нужны боеприпасы. Обратите внимание, я сейчас говорю не про самолеты F-16.

Э: Приспособились ли российские войска к Хаймарсам [реактивным системам залпового огня американского производства]?
ВЗ: Да. Они ушли на расстояние, недостижимое для Хаймарсов. А у нас нет ничего дальнобойного.

Э: Можем ли поговорить о противовоздушной обороне?
ВЗ: Сейчас у нас коэффициент 0.76. Когда русские планируют свои атаки, они используют этот коэффициент эффективности 0.76. Это означает, что вместо 76 ракет они запускают 100. А 24 ракеты пробивают оборону и достигают цели. А что две ракеты могут сделать с электростанцией? Она не будет работать два года. Ее нужно будет заново построить. Натовцы знают все, абсолютно все, до мельчайших деталей. Расчеты сделаны и, слава богу, все сдвинулось с мертвой точки. У нас уже есть Насамсы [норвежско-американские системы ПВО]. Недостаточно, но кое-что. Айрисы [немецкая система ПВО] уже используются. Недостаточно, но кое-что. Их просто нужно много. Нам нужны десятки таких.

Э: Ваши союзники как-то удерживают вас от наступления на Крым?
ВЗ: Я не могу ответить на вопрос, удерживают они или нет. Я просто констатирую факты. Чтобы добраться до границ Крыма, на сегодняшний день нам нужно преодолеть расстояние 84 км до Мелитополя. Нам, кстати, этого достаточно, потому что Мелитополь дал бы нам полный огневой контроль над сухопутным коридором, потому что из Мелитополя мы уже можем вести огонь по Крымскому перешейку, теми же самыми Хаймарсами и так далее. Почему я вам это говорю? Потому что это восходит к моему предыдущему замечанию о ресурсах. Исходя из поставленной задачи, я могу рассчитать, какой ресурс нужен для наращивания боеспособности.

Мы говорим о масштабах Первой мировой войны… это то, что сказал мне Энтони Радакин [высший военачальник Великобритании]. Когда я сказал ему, что британская армия выпустила миллион снарядов в Первую мировую войну, мне ответили: «Мы потеряем Европу. Нам не на что будет жить, если вы пустите столько снарядов». Когда говорят: «Вы получаете 50 000 снарядов», люди, считающие деньги, падают в обморок. Самая большая проблема в том, что их на самом деле нет.

С такими ресурсами я не могу проводить новые большие операции, хотя мы сейчас работаем над одной. Она на подходе, но вы ее еще не видите. Мы используем гораздо меньше снарядов.

Я знаю, что могу победить этого врага. Но мне нужны ресурсы. Мне нужно 300 танков, 600-700 БМП, 500 гаубиц. Тогда, думаю, вполне реально выйти на рубежи 23 февраля. Но я не могу сделать это с двумя бригадами. Я получаю то, что получаю, но меньше, чем мне нужно. Еще не время обращаться к украинским солдатам так, как Маннергейм обращался к финским солдатам. Мы можем и должны захватить намного больше территории.

Э: Что вы думаете о мобилизации в России?
ВЗ: Русская мобилизация сработала. Неправда, что их проблемы настолько ужасны, что эти люди не будут воевать. Они будут. Царь велел им идти на войну, и они идут на войну. Я изучал историю двух чеченских войн — там было то же самое. Они могут быть не так хорошо оснащены, но все равно представляют для нас проблему. По нашим оценкам, у них есть резерв в 1,2–1,5 млн человек… Русские готовят около 200 000 свежих солдат. Я не сомневаюсь, что у них будет еще одна попытка наступления на Киев.