В самой себе любовь черпает силы

Сначала была кража

«Двое в драку, третий в сраку!» – мурлыкала моя интеллигентная бабушка, сбрасывая с меня пришельцев из соседнего двора. Детский врач с именем, она, пятидесятилетняя, осталась без мужа, расстрелянного в 1937-м, и в нашей семье, состоявшей из двух женщин и меня, сопливого, выполняла мужскую работу. По утрам бабуля колола дрова, вот и увидела во дворе картину разбоя: четверо лобуряк лет двенадцати-четырнадцати пытались экспроприировать у нас, стайки шести-семилетних, резиновый мяч.

Вокруг благоухал май 1945 года, народ допивал водку, раздобытую всеми возможными и невозможными способами по случаю Великой победы. Мяч, это сказочное чудо, подарил мне школьный товарищ моей мамы Вениамин Король. То была компенсация за отсутствие у него бутылки водки. После часа-другого застолья выяснилось: мяч краденый, Веня изъял его у племянницы и использовал в качестве пропуска на вечеринку.

Друзья моей 24-летней мамы вернулись с войны кто с простреленными конечностями, легкими или печенью, кто после контузии; они почти каждое воскресенье собирались у нас для ритуального торжества над смертью.

А я благодаря этому мячу стал популярным на всем пространстве от Софиевского собора до Сенного базара. Когда резиновый дружок лопнул под колесами студебеккера, ко мне потянулись сочувствующие. Один достал из недр телогрейки флягу с горилкой и протянул мне – глотни. Я глотнул. Затем он ткнул мне в рот свою тлеющую папироску – я чуть не задохнулся, но курнул. Полученные навыки не покидали меня полвека….

Футбол был послан небом моему поколению. За недетские испытания войной и разрухой. Мы играли везде и всегда, благо пустырей в Киеве той поры имелось в избытке. А в 28-й школе, где я учился с третьего по шестой класс, учитель физкультуры был футболистом. Настоящим. Лишь его внушения о несовместимости курения и спорта каким-то боком доходили до нас. В ответ же на подобные нотации со стороны преподавательниц всяких там математик немедленно закуривали даже те, кто в обычной обстановке этим не баловался. Училки убегали из класса. За директором.

Судьбе было угодно лепить из меня спортсмена в иных дисциплинах, тем не менее в моем сердце футбол не поступился ни пядью своей территории. Где бы я ни бросал якорь – в университете, в армии или редакциях газет, в учреждениях спортивных и неспортивных, я непременно тренировался и играл в футбольных командах, призванных защищать честь фирмы. Это не только избавило меня от лишних цистерн спиртного. Я оставался верным идеалам юности, что в конце концов указало мне дорогу и к семейному счастью.

В мире Семена Мирского

На заре 1946 года в окружении моей мамы появился закадычный друг кумира их компании, известного в полуночном Киеве исполнителя хитов на аккордеоне и скрипке. Звали демобилизованного старшего сержанта пехоты Семеном Мирским, своей худобой он мог дать фору любому из пленных немцев.

Этих несчастных ежедневно пригоняли на Крещатик разбирать голыми руками гороподобные руины; зрелище притягивало нас, ребятню, словно магнитом. Потревоженные пласты щебня и бетонных перекрытий то и дело с грохотом обрушивались на головы вчерашних оккупантов, они гибли без счета. Если же кто-нибудь из пленников, тащивших на себе трупы товарищей, просил ссудить его недокуренной папироской, то этим он только расширял свои познания в русской матерщине. Ненависть к ним пересиливала в нас все человеческое.

Мирский нашел верный способ избавиться от образа доходяги – он женился на моей маме. И сразу куда-то запропастилась его язва желудка, щеки избавились от впадин, глаза засветились интересом к жизни. И к моей персоне тоже. Он стал водить меня на стадион «Динамо», мы не пропускали футбольные матчи основного и дублирующего составов, наслаждались битвами теннисистов, волейболистов, баскетболистов. С Мирским здоровались, его узнавали – оказалось, до войны он выступал за волейбольную команду мастеров киевского «Спартака», был грозен в игре у сетки.

Так распахнулись передо мною двери на кухню спорта. Буквально ежедневно я узнавал что-то новенькое – почему в футбольном чемпионате страны доминируют московские команды, каким потрясающим вратарем был до войны Антон Идзковский, откуда взялись в киевском «Динамо» Дезидерий Товт и Эрнест Юст, Михаил Коман и Золтан Сенгетовский. И так далее и тому подобное.

Моя предыдущая жизнь в дамском коллективе едва не сделала меня калекой по части здоровых мужских интересов и познаний, я галопом наверстывал упущенное. Когда же настал час получать паспорт, без малейших раздумий назвался Мирским. То, что мой Семен оказался Исаем, волновало меня как прошлогодний снег. Я любил его натуру, преклонялся перед его биографией. А еще я всеми своими потрохами ощущал прилив счастья, когда замечал, какими глазами он смотрит на мою маму.

Мудрый тот, кто знает нужное

Кто ступил обеими ногами на стезю спортивного журналиста, тот обязан расширять свои познания о футболе как виде спорта и незаурядном общественном явлении. Ибо любой болельщик разбирается во всем этом намного лучше, чем в политике, женщинах и в истории своего рода. А откуда удобнее всего составить верное представление о механизме притягательной деятельности? Вестимо, из кресла чиновника (стула, табуретки – кому как повезет).

Я 14 лет постигал особенности футбольного хозяйства как объекта управления, занимая должности в диапазоне от клерка Киевского городского и республиканского советов «Динамо» до ответственного секретаря Профессиональной лиги Украины и референта главы национальной федерации. С моей стороны это не было деланием карьеры, я то и дело возвращался к ремеслу газетчика.

Мой вывод из своей чиновничьей эпопеи: в делах футбольных мудрый тот, кто знает не все, а нужное. Как правило, этот дар присущ людям, с детства влюбленным в футбол больше, нежели в себя, родимого. Таких много, обаяние футбола неотразимо. Потому-то в его свите подлецы, барыги и прочие нищие духом – большая редкость. Это там, где сорят деньгами, трудно соблюдать чистоту. А у нас с вами, дорогие мои друзья-товарищи, видно сволочь издалека.

Я отдыхаю душой в вашем обществе, господа футболоманы. И не спешу расставаться с вами.