«Жванецкий был за немцев. Он всегда прав!»

Сейчас 75-летний Роман Карцев дает не больше двух концертов в месяц. Каждый день созванивается со старым другом и автором Михаилом Жванецким. Скончавшегося двадцать два года назад напарника по сцене Ильченко отказывается признавать ушедшим – и сегодня произнося: «Мы…»

Спорт Карцев обожает. В этом смысле изменений никаких. Говорить о нем готов, сколько попросят. И смотрит, и пишет монологи – о футболистах своей юности, о волейбольном тренере Карполе…

* * *

– Чемпионат мира смотрели от и до?
– Конечно!

– Даже ночные матчи?!
– Их на следующий день пересматривал в записи. Драйв не тот, но решил, что могу себе такое позволить.

– Как пережили провал сборной России?
– Спокойно. Я прекрасно понимал, что из группы не выйдем. Это было видно по товарищеским матчам. Интуиция старого болельщика говорила: «Не надейся!» Хотя иногда она меня подводит. Вон у бразильцев команда не самая сильная, кроме Неймара отметить некого. Но кто мог предположить, что получат 1:7 от немцев?!

– У Капелло контракт до 2018 года. Верите, что при нем сборная заиграет веселее?
– Нет! За это время не появятся футболисты, способные вытащить ее на новый уровень. Разве что кого-то купим и дадим гражданство. Я слышал про четверых легкоатлетов из Кении, которые готовы выступать за Россию. Но это же смешно!

Наверное, можно гордиться победами корейца Ана и американца Уайлда, которые в Сочи на двоих принесли нам пять золотых медалей. Теперь вот на летнюю Олимпиаду привезем каких-нибудь кенийцев или эфиопов. Они всех уделают, и мы радостно завопим: «Россия – чемпион!» Ну а наши-то ребята где?

Я не расист, но тяжело болеть за команду, в которой результат определяют легионеры. Когда ЦСКА и «Шахтер» выигрывали Кубок УЕФА, у меня эйфории не было. Потому что в «Шахтере» все держится на бразильцах. А кто у ЦСКА забивает? Сейчас – Думбья, Муса, до этого – Вагнер, Карвалью и прочие Жо. Мне обидно, что своих нет! И что будет, когда сойдут Игнашевич с Березуцкими?

Наш футбол в таком же положении, как автопром. Деньги вкладывают, а толку никакого. Я-то долго на отечественных машинах ездил. Пять лет на «Оке», затем на «Ниве», которая первый раз заглохла уже у дверей салона. Починил, но и дальше ломалась постоянно. Сменил на «девятку». В конце концов надоело мучиться, купил маленький японский джипик Jimny. С того дня забот не знаю.

– Не считаете, что Капелло с жесткостью перегнул палку?
– С нашими так и надо. Я был знаком с Лобановским, видел, что он творит – при этом футболисты его обожали! А Карполь? Да, кричал матом – но команда чувствовала, что тренер отдает все. Он умирал каждую игру!

Футболисты и артисты – очень близкие профессии. Бывает, спектакль идет блестяще – а на следующий день валится. Это необъяснимо! Или футбол. Германия рвет Бразилию, выходит в финал – и там ее не узнать. Счастье немцев, что и Месси было не узнать. Вот от чего это зависит? Загадка.

– Что мы никогда не сможем делать на футбольном поле так, как немцы?
– Они совершенно другие. «17 мгновений весны» – величайшая комедия!

– ???
– Потрясающие наши актеры играют немцев на русском языке – не понимая сущность. Разве что Гриценко сыграл гениально…

– Немецкого генерала в поезде?
– Да. А Тихонова я раскусил бы в первой серии и тут же расстрелял. Такой задумчивый, такой русский… Ха! А он 12 серий тянул! Мы с немцами разные во всем. И в футболе, и в культуре. У них все холодное, нет нашей души. Честно говоря, немцев не люблю.

* * *

– На концертах вы читаете монолог, посвященный Карполю. Общались?
– Нет. С тех пор как написал про него, несколько раз выступал в Екатеринбурге. Хотел, чтоб он пришел. Но что-то не складывалось. Когда на концерте был кто-то от Карполя, я передал для тренера этот текст.

– Лобановского помните еще игроком киевского «Динамо»?
– Лучше разглядел его в «Черноморце». Обычно Киев выгребал наших футболистов, но иногда и Одессе что-то перепадало оттуда. Лобановский приехал к нам доигрывать. Его сразу прозвали «Балерына».

– Почему?
– Ноги кривые – буквой икс. Зато угловые так исполнял, что у вратарей была паника, все тряслись. Бегали от стойки до стойки – никто не знал, куда полетит мяч. Когда Лобановский шел подавать, весь стадион уже орал, предвкушая голевой момент. Еще его нельзя было подбить, от подкатов и ударов по ногам уходил феноменально. Даже такой костолом, как Логофет, ничего не мог с ним поделать.

– Каким был Лобановский в общении?
– Неразговорчивый. Однажды я оказался рядом с ним на скамейке. Всю игру он раскачивался. За 90 минут произнес три слова. Таким же был Евгений Евстигнеев.

– Серьезно?!
– Мы снимались вместе в «Собачьем сердце», в мюзикле «Биндюжник и король». Я пытался завести беседу с Евгением Александровичем, очень его любил. Бесполезно! С Гафтом, Басилашвили могли целый день проговорить. А Евстигнеев молчал. Причем он со всеми был такой, не только со мной. Не вступал в разговоры, даже выпивая. Но выходил на сцену – и всё, гений!

– Что на съемках «Собачьего сердца» было для вас самым трудным?
– Разговорить Евстигнеева. Ха! В остальном – никаких сложностей. Швондера играть было легко, потому что этот образ мне хорошо знаком. Он был почти в каждом спектакле Жванецкого, а благодаря фильму стал нарицательным персонажем. Как и Шариков.

– Последняя в вашей жизни встреча со швондерами?
– Да они регулярно мелькают в телевизоре. Самое печальное, что шариковы со швондерами в нашей стране неистребимы. Они повсюду.

– И в спорте?
– Разумеется. Я не о тренерах или спортсменах, а о руководителях. Таких дубин во все времена хватало. За редким исключением.

– Например?
– Колосков мне нравился, обаятельный. Да и Мутко своей активностью вызывает симпатию. Особенно, когда переходит на английский.

* * *

– Когда-то вы рассказывали, что в Одесский оперный театр лазили через крошечное окошко женского туалета.
– Точно! Но мы же про футбол говорим?

– Уж не про туалеты. На стадион тоже хитрым способом проникали?
– С дядей.

– Понятно.
– Ничего вам не понятно. До 12 лет я был маленький и худой, выглядел совсем пацаненком. Подбегал к какому-нибудь мужику: «Возьмите!» Он брал – и шел вроде как с сыном. На один билет. Это называлось «пройти с дядей». Если не прокатывало, пролезал сквозь забор. Комплекция позволяла.

А в футбол мы порой играли 12 часов подряд! С 9 утра до 9 вечера. Сначала мячом служил женский чулок, набитый тряпками. Затем появились кирзовые мячи на свиной шнуровке. Та выпирала на два сантиметра. Если в дождь разбухший мяч прилетал шнуровкой в голову – сотрясение гарантировано.

– Ваш отец был футбольным арбитром?
– Судить во второй лиге стал после Великой Отечественной, когда из-за травмы колена пришлось закончить карьеру игрока. Он ведь трижды попадал в концлагерь, несколько раз бежал из-под расстрела.

– Каким образом?
– Когда началась война, играл за Тирасполь. Сразу помчался в Одессу – чтоб нас с мамой эвакуировать. Папу заметил футболист из его же бывшей команды, стукнул – мол, там еврей. Одесса была под румынами, тут же пришли и забрали.

Румын вел его расстреливать. Папа взглянул на руку – наткнулся глазами на подаренное мамой кольцо. Остановился, протянул румыну: «На, возьми. Мне все равно погибать». Тот забрал кольцо, выстрелил в воздух – а отца отпустил. Из следующих рассказов помню отрывки. Как бежал, прятался в каком-то доме среди мертвецов, вокруг крысы их ели… Ой! Ужас!

Дальше концлагерь в Польше. Там спас знакомый портной. Взял к себе помощником, немцы их не трогали. Они вдвоем и удрали. После войны этот портной заходил к нам. А папа дошел до Берлина. Позже перебросили в Манчжурию, там пробыл целый год, пока в 1946-м не комиссовали. У него были шрамы во всю спину, много орденов. Не надевал ни разу.

– Самые удивительные футболисты вашей юности?
– Я помню послевоенное киевское «Динамо». Нападающего Пашу Виньковатова. Это лысый гигант, игрочище, как два Стрельцовых! Остановить Пашу было невозможно, все отскакивали. А рыжий Юст! Вы помните Юста?

– По рассказам предыдущего героя рубрики Александра Ракитского. Тот уверял, что тренер «Карпат» Эрнест Юст был человеком мягким. Интеллигентным.
– Защитник Юст никого не пропускал – либо отбирал мяч, либо калечил. Говорил: «У меня коллекция трусов всех этих нападающих». Рыжий, коварный! Лицо белое, как кость, – он даже летом не загорал! Я писал монолог «Футболисты» с него.

А за одесский «Черноморец» играл глухонемой Рома Журавский, все время голы забивал. Из офсайда. Свистка-то не слышал. Вратарь отходил в сторону – лишь тогда Журавский понимал, что в офсайде. Народ лежал с этого глухонемого.

– Вы фантазируете.
– Реальная история, я ничего не придумал! А знаете, почему за одесский СКА болело полгорода? Там играл Валя Блиндер, единственный футболист-еврей! В 1965-м СКА пробился в высшую лигу, и матчей с «Черноморцем» ждала вся Одесса.

– Дерби.
– Что творилось в городе! Тех, кто за «Черноморец», называли «утопленники», поклонников СКА – «мобутовцы». В честь африканского генерала Мобуту.

– Среди звезд того «Черноморца» был уголовник по имени Котя Фурс. Помните его?
– Это не уголовник, а легенда одесского футбола! Мой любимец. Выпивал он, конечно, шалопаем был, но Одесса ему все прощала. Маленького росточка – метр шестьдесят, не больше. Рывок, как у Месси. До сих пор перед глазами его гол московскому «Динамо». Обошел знаменитого защитника-великана Рябова и забил Яшину!

– Знаем историю – ваш любимец повздорил с тренером «Черноморца» и проколол все колеса на его «Москвиче».
– Я сомневаюсь – это не в духе Коти. Парень был скромный. С его девушкой я работал на обувной фабрике. Она тоже очень хвалила Котю.

– В 51 год его нашли мертвым в каком-то подвале – сейчас покоится на окраине Северного кладбища. Какие персонажи из того футбола помнятся еще?
– Котя играл по центру, а справа – Дубина. Нападающий по фамилии Двоенков, высоченный как каланча. И такой же широкий. Это был изумительный тандем. Котя выкатывал мяч, и если Дубина попадал по нему – тот летел со страшной силой в створ.

Помню, нашего защитника Заболотного по прозвищу Курица взяли в киевское «Динамо». Кричали: «Курица – не петух, «Черноморец» – не команда!» А Федю Спивака почему-то обозвали Манечка. Рост у него был метр пятьдесят. Вечно залезал в положение «вне игры». Одесситы шутили, что он написал книгу «Двадцать лет в офсайде».

* * *

– Одесские фанаты были не менее живописные. Говорят, одним из главных считался безногий чистильщик обуви, которого снимал Эйзенштейн в «Потемкине».
– Главным фанатом был Гроссман. Его знала вся Одесса. Все футболисты и тренеры. До игры он заходил в раздевалку, желал им успеха и важно поднимался на свою 38-ю трибуну: «Всё, я им дал установку». Начинался матч – он кричал, плакал, бил по голове всех вокруг! Один раз я, не подумав, подсел – он меня чуть не растерзал. А когда «Черноморец» выиграл – целовал.

– Мы читали про сапожника с Брайтона, который до сих пор ведет табличку выступлений «Черноморца».
– Я о нем слышал – но не видел. Зато встречался на Брайтоне с бывшим администратором «Черноморца». Он уехал давно. В Одессе администратор футбольной команды был третьим человеком.

– После кого?
– Первый секретарь обкома, второй. Следом шел администратор Леня Заец. Ногой открывал все двери. Когда-то мы с Леней вместе работали на модельной фабрике. Он был классный заготовщик, делал обувь для обкома. Всегда и везде был богатый – и в Одессе, и на Брайтоне. Деньги к нему липли.

Я иду по Брайтону – ищу, где чинят фотоаппараты. Вспышка не работала. Вдруг вижу Заеца – а рядом толпа. В Одессе было то же самое. Один заводил Лёне машину, другой заливал бензин… И тут я: «Леня, где починить фотоаппарат?» Он взял его из моих рук и бросил в урну.

– Чудесный человек.
– Я вскричал: «Леня, что ты делаешь?!» – «Не мурыжь голову. Как там «Черноморец»?» – «Леня, это фотоаппарат! Стоит 40 долларов!» – «Перестань! Как там «Черноморец»?» Нормально, отвечаю. И лезу в урну. Леня поморщился: «Прекрати!» Повел меня в соседний магазин, там висели шубы и дубленки. Ударил по звонку, выскочил мальчик…

– И что?
– Леня воскликнул: «Дай ему фотоаппарат!» – «Откуда? У нас же шубы!» – «Дай ему фотоаппарат, я тебе сказал!» Тот убежал. Вынес десять штук. Видимо, краденые. Леня указал на них: «Эти фотоаппараты стоят не меньше трех тысяч долларов. Выбирай, байстрюк! И никогда не ходи чинить!»

На Брайтоне все колоритные. Директор ресторана Марик Гном, с которым мы выросли вместе. У меня 20 рассказов из Америки – про этих людей. Мы вспоминали с Мариком, как жили без телевизоров. Вечером выходили на Дерибасовскую. Там вели дела, встречались и расставались с девочками.

– А как же Соборка?
– Это для фанатов. Самое живое место Одессы в центре города. Стояли до ночи, спорили, ругались, играли в шахматы… Но без драк! Я шел с работы мимо – обязательно заглядывал. Там собираются и сейчас, но уже как-то вяло. Тоже сидят, в шахматы играют. Был еще невероятный уголок – подвал с хромой официанткой, «У тети Ути». Уф-ф! Все дымили, хромая носила пережаренные шашлыки и купаты, черного цвета: «Кушайте на здоровье, шоб наши только выиграли…»

– Посоветуйте, что пить перед футболом, чтоб создать настроение – но не начать безобразничать?
– Сегодня выбор такой, что глаза разбегаются. А раньше? Пиво, водка да «крепыш» – дешевое крепленое вино, стакан которого вырубал на целый вечер. Закусывали пригорелым шашлыком в подвальчиках, как «У тети Ути». Это давало заряд для боления. Мы были выпивши – но не пьяные! На стадионе никто не дебоширил, не лез драться.

* * *

– На футбол и сейчас ходите?
– Ой, давненько не был. Как-то приехал в Одессу – просто зашел посмотреть на новую арену. Красавица! Если высоко сидишь на трибуне – видно море. Нынешний «Черноморец» играет так же, как лет сорок назад.

– В смысле?
– Как бразильцы. Любят повозиться с мячом, отдать красивый пас. А главное – всё медленно. Вот так же играла на чемпионате мира Бразилия – они не спешили даже при счете 0:7. Я сидел на одесском стадионе среди всяких знаменитостей, рядом с Игорем Белановым. Слушал, о чем они говорили: «Играют точно так же». Но с этой медлительностью «Черноморец» когда-то в товарищеском матче разорвал «Интернационале» 5:1!

– Ходили на тот матч?
– До 22 лет я вообще не пропускал в Одессе игр! Был и на матче с индусами. Те вышли на поле босиком, с перебинтованным большим пальцем. Вся Одесса ломилась на эту игру, бабки побросали мешки с семечками – все переживали за дикарей. Люди смеялись – и такое удовольствие получали…

– Беланов – единственный одессит, который награжден «Золотым мячом». Кому вы отдали бы этот приз, если выбирать из бывших игроков «Черноморца»?
– Коте Фурсу!

– Если он такой классный игрок, почему же его в киевское «Динамо» не забрали?
– Ха! Котю приглашали разные клубы, но он Одессу ни на что не променял бы. Понимаете, есть люди, которых нельзя вырывать из привычной одесской среды. Они сразу увянут. Таким был Фурс. Такой же, например, Борис Бурда, который по сей день живет в Одессе. Увезите его в Москву – и он здесь задохнется, пропадет.

– Вы-то не пропали. Хотя Райкин, говорят, боролся с вашим акцентом?
– Чаще его жена делала замечания. Я поступил в театральный, много работал над сценречью. Акцент, правда, все равно чувствуется. Знаю одесситов, «кАторые гАвАрят пА-мАсковски». Но это не про меня. Я и здесь живу по-одесски. Москвичом не стал.

– Москва – не ваш город?
– Привык к нему за 33 года. Родным его не назову, но и чужим тоже. Москва мне нравится. Если бы не пробки… Сейчас живу за городом. чтоб попасть в студию «Останкино», доезжаю до ближайшей от меня станции метро – «Жулебино», бросаю машину. И спускаюсь в подземку. Потом меня встречают и везут в телецентр.

– Узнают в метро?
– Да, подходят, здороваются. Но публика у нас интеллигентная. Это же не сумасшедшие фанатки, которые отрывают пуговицы.

– С Николаем Озеровым были знакомы?
– Да. Он постоянно нас с Витей приглашал в какие-то загранпоездки с командами, в «группы поддержки». Но мы отказывались.

– Почему?
– Все эти «группы поддержки» – чушь собачья! Никто не сможет отвлечь футболиста от его дел и мыслей перед матчем. Ходить на тренировки за ними следом, под руку рассказывать анекдоты… Глупо. Люди заняты работой – что им мешать?!

– Вы полагаете?
– Конечно! Допустим, если б я поехал на чемпионат мира в Бразилию, с Кержаковым беседовал бы о Ленинграде. Рассказывал бы про Невский, театры, музеи. Но я бы не пытался его рассмешить!

– С кем из игроков киевского «Динамо» общались?
– С Бышовцем. Величайший футболист. Как тот Мюллер у немцев, старый… Хотя молодой Мюллер тоже в порядке. Бышовец на поле ничего не боялся, шел напролом, накручивая троих-четверых. Техничный, забивной. Но его сломали, и закончил рано.

Годы спустя мы встретились на какой-то телепередаче. Вспомнили киевское «Динамо» тех лет. Говорил в основном я – про него же. Это любимый футболист моего отца. Да вся Одесса обожала Бышовца, хоть сроду не играл за «Черноморец». Толя интеллигентный, эрудированный. Кто еще в нашем футболе будет цитировать Гете?

– На базе «Динамо» в Конча-Заспе бывали?
– Да. Мы с Витей выступали перед командой и в оперном театре, когда они победили в Суперкубке «Баварию». Такой был праздник! Динамовцы нас знали, приходили на концерты. Кстати, удивительное дело – когда в зале появлялась какая-нибудь команда в пиджаках и галстуках, лица у многих были каменные. Ни смеха, ни улыбки. Вообще ни черта не понимали. Но если мы приезжали к ним на базу, где они сидели в спортивных костюмах, реакция была совершенно другая. Хохотали до слез. Причем везде так – в Киеве, Одессе, Москве.

В киевском «Динамо» не было жлобья, это чувствовалось. И одесситов там хватало – Щегольков, Заболотный, этот, красавчик наш… Как же его, Господи… Буряк! Когда на одесском пляже встречались с ним и Веремеевым, играли в шахматы.

* * *

– Для нас футбольная Одесса – это Виктор Прокопенко и Илья Цымбаларь.
– Вот с ними познакомиться не довелось. Но смерть Илюши принял близко к сердцу. Ужасно, когда человек уходит в 44 года. Шикарный был футболист, Одесса его тоже очень любила. Жаль, недолго за «Черноморец» поиграл. А Прокопенко помню сначала игроком, потом тренером нашей команды. Но я в то время уехал из Одессы, жил то в Ленинграде, то в Москве. Работы было столько, что уже редко удавалось выбраться на стадион.

– Прокопенко говорил: «Жизнь человеку дается один раз – и прожить ее нужно у моря».
– Золотые слова, ребята! Для одессита море, футбол и Привоз – это всё! У меня вот в Москве то давление скачет, то еще какие-то проблемы со здоровьем возникают. А в Одессе – никогда! Там такой воздух, что все болячки отступают.

– Привоз изменился?
– Очень сильно. Он теперь наполовину под стеклом – как магазин. Раньше там торговали рыбаки, которые приходили в 7 утра со свежим уловом. А сегодня – сплошные перекупщики, продают все втридорога. Раки – по 2 – 3 доллара за штуку! Средненького размера. А мы в свое время покупали их по 20 рублей за мешок. И были они действительно большие.

– Поговорка: «Хочешь узнать Одессу – сходи на Привоз», отныне не актуальна?
– Ну почему? Что-то услышать можно. И на базаре, и в городе. Я недавно там шел по улице, неожиданно кто-то заголосил: «Идите сюда!» Оборачиваюсь. Стоит пожилая дама на противоположной стороне. Нас разделяет дорога, мимо проносятся машины, гремят трамваи, а мы начинаем переговариваться. «Что вы хотите?» – «Идите сюда, я вам сказала!» Ладно, подхожу. «Здрасьте, шо я должна столько вам кричать?» – «Так что стряслось?» – «Это вы?» – «Я» – «Можно вас потрогать?» Берет меня за руку. Секунду спустя кивнула: «Все, можете идти…»

– Как мило.
– Для Одессы – обычная история. Но многое уходит. В том числе акцент. Я смотрел фильм «Жизнь и приключения Мишки Япончика». Одесса 20-х годов показана достоверно. Женя Ткачук в главной роли – замечательный! Как и Володя Машков, сыгравший Гоцмана. Но в «Ликвидации» уже послевоенный стиль одесского разговора. Он постепенно исчезает. Не в курсе, кто писал эти сценарии, но попадание точное. Пересматривая «Ликвидацию», я узнаю Одессу своего детства.

– Гоцман же – не вымышленный персонаж?
– Да, у него был реальный прототип. Мой папа, который жил на Молдаванке, его знал. Тоже ходил в кожанке, вечно небритый, умел договариваться с ворами, которые его побаивались. Человек большого мужества.

* * *

– В самолетах со спортсменами пересекались?
– Со сборной СССР по борьбе. Году в 1988-м Миша Жванецкий, Витя Ильченко и я летели на гастроли в Австралию. Семь часов до Ташкента, семь до Сингапура, семь до Сиднея. Борцы-тяжеловесы с трудом помещались в кресла ИЛ-62 и улеглись на пол. Все через них перешагивали, а они весь полет дремали на боку.

Еще был случай в гостинице «Россия». Иду по коридору – и вдруг темнота. Навстречу выплывают две баскетболистки в спортивных костюмах. Одна из них легендарная Ульяна Семенова с ростом 210. Узнали меня. Ульяна расставила ноги пошире, перегородив весь коридор – и я прошел под ней, не нагибаясь. Посмеялись, на концерт их пригласил.

– Согласились?
– Нет, говорят, вечером тренировка. «Лучше вы к нам заходите в номер после выступления». И мы с Витей пришли. Ох, уж эти клетушки в «России»! Нам-то тесновато, а у бедной Ульяны одна нога была в форточке, другая – в туалете. Но посидели душевно, выпили по рюмочке.

– Семенова кроме роста чем-то удивила?
– Чувствовалось, характер непростой. Женщине с такими габаритами очень сложно… Пересекались мы на гастролях и с лилипутами. Те, наоборот, на любой кровати спали впятером. Ложились поперек.

– Как-то в интервью вы обронили, что по телевизору смотрите только футбол. Давно?
– Наше телевидение за последние годы превратилось в сплошной кошмар. Во-первых, оно стало женским. На всех каналах с утра до вечера куча передач посвящено женщинам. Они готовят, лечат, меряют одежду, делают ремонт, обсуждают мужиков. Все выпускающие редакторы на ТВ – женщины. Если фильм про любовь – сценарий непременно женский. Начальству так удобнее. Ведь женщинам что скажут, то и будут делать.

Во-вторых, на ТВ очень много пошлятины. Всякие «Комеди батл», «Комеди быдл»… Не верьте, когда говорят, что зрители любят юмор ниже пояса. Просто их к нему приучили! А я в какой-то момент на это плюнул, установил «тарелку» и переключился на спортивные трансляции. Помимо российского футбола и чемпионатов Англии, Германии, Испании, смотрю биатлон, теннис. Как начинается турнир «Большого шлема» – залипаю у экрана.

– Кому из теннисистов симпатизируете?
– Наши-то, увы, сдулись. Лишь Южный еще трепыхается. Зато громадное удовольствие доставляет игра Федерера, Надаля, Джоковича. Среди теннисистов прошлого я всегда выделял Эдберга. На корте он воплощение спокойствия и элегантности. Ракетки не швырял, с судьями не спорил. А играл как! Таких называют – Богом поцелованный.

– Женский теннис вам интересен?
– Конечно! Он гораздо зрелищнее. К тому же теннисистки еще и кричат. Особенно у Шараповой это сексуально получается. Если стоять за забором, можно подумать, на корте происходит что-то другое.

– Шарапова по меркам старой Одессы – красавица?
– У-у-у! Фигура у нее хорошая, а красота типично русская. А Одесса – это такие смеси! Есть гречанки, еврейки, русские, украинки. Намешано столько, что девушки там фантастические. Им главное – молчать. Как рот раскроют, эффект уже не тот.

– Сами на корт выходите?
– Теперь нет – возраст. А играл лет двадцать. Моим любимым спарринг-партнером был главврач московской больницы. Славный парень, но на корте немножко сумасшедший. Орал, спорил за каждый мяч! Иногда я специально заводил его. Говорю: «По-моему, аут». Он в крик, кидает ракетку, машет руками: «Какой аут?! Не было!» Я поражался: «Володя, как же ты, главврач, с больными общаешься?» Но пациенты на него не жаловались.

– Вы упомянули биатлон. Понимаете Ширвиндта, который смотрит его часами и не в силах оторваться?
– Отлично понимаю. Ширвиндт вообще любит посидеть. А вот я предпочитаю активный отдых. Раньше кроме тенниса бегал каждый день хоть в мороз, хоть в жару. Сейчас бег по совету врачей заменил полуторачасовыми прогулками. Еще плаваю. Но расстояния, конечно, уже не те.

– Рекордный ваш заплыв?
– В 12 – 13 лет с пацанами падали в Ланжероне, а вылезали на 10-й станции Фонтана. Это километров десять! Плыли не спеша, когда уставали, переворачивались на спину и отдыхали. А потом в мокрых трусах, дрожа от холода, на трамвае возвращались домой. Народ косился удивленно. За все годы со мной на море случилась одна-единственная неприятность.

– Какая?
– Медуза в глаз ужалила. Это в 90-е, я проводил в Одессе отпуск. Нырнул, как обычно, с открытыми глазами и почувствовал резкую боль. В первую секунду подумал, что напоролся на железный прут. Долго лечился, что-то капал…

* * *

– Раньше вы играли по 30 – 40 спектаклей в месяц. А теперь?
– Максимум два. Еду туда, куда захочу. Позвали, например, в Америку. Там родственники, друзья. Но 11-часовой перелет до Лос-Анджелеса, разница во времени… В моем возрасте слишком серьезная нагрузка. Скрепя сердце отказался. Я и в Москве на 75-летие ничего не устраивал, хотя предлагали. Сейчас, чтоб снять зал, нужен миллион. На рекламу – еще миллион. Жуть!

Вот в 2012-м в Ленинграде отмечал «50 лет на сцене». Теплый вечер получился. Полный зал «Октябрьский» на три тысячи мест, меня поздравляли Жванецкий, Галкин, «Квартет И», Долина, Гвердцители, Крючкова… Все специально приехали, выступали бесплатно. В знак уважения. Я был тронут.

– А в 70-е у вас на разогреве работали Пугачева и Ротару.
– Было. Их никто еще не знал, цепляли к нам в первое отделение. Помню, вышла Алла на сцену. Звук чудовищный, аппаратура хрипит и выключается с дымком. Где-то случился обрыв. В зале свист, крики: «Карцева и Ильченко давай!» Алла чуть ли не в слезах пробует один микрофон, второй – не работают. «Раз, раз, раз», – повторяет. Потом в сердцах: «Твою мать!» – и в этот момент пошел звук. Все смеются. И публика ее приняла!

– Жванецкий к футболу равнодушен?
– Нет. Мишаня смотрит, разбирается, но никогда ни за кого не болел. Во время чемпионата мира в Бразилии мы ежедневно перезванивались, обменивались впечатлениями.

– Что говорил?
– Ему тоже нравится Месси, он в диком восторге от игры немцев. Накануне финала мы пытались угадать счет.

– Кто же оказался прав?
– Прав всегда он! Потому что старше меня. И талантливее. Скоро приеду в Одессу, возьмем с Мишей ящик раков, сядем. И будем есть с пивом в полной тишине.

– Почему в тишине-то?
– Это его фраза: «Ни-и-и звука!» Только хруст от раков, и всё. А вот после можем поговорить, в баньке попариться. К сожалению, в Одессе уже не с кем общаться, народу нашего почти нет. Вся старая Одесса либо на кладбище, либо на Брайтоне. Но и они вымирают, многим уже под 80… Хотя пару лет назад я испытал в родном городе приятное потрясение.

– То есть?
– Гуляли по центру с другом, он предложил: «Давай в один дворик заглянем» – «Чего вдруг?» – «Увидишь». И вот, заходим. Под открытым небом накрыт стол метров на двадцать. Вокруг полсотни человек в возрасте от 20 до 60, выпивают, закусывают.

– Повод?
– В том-то и дело, что нет никакого повода! Люди живут в соседних дворах. Раз в месяц устраивают такой вечер. Каждый что-то приносит с собой, выкладывает на стол – и они общаются, рассказывают анекдоты. Настоящее братство в традициях старой Одессы. Я не подозревал, что это еще где-то сохранилось. И подумал – может, не дадут Одессе умереть?