Стороженко: «Решения Лозанны признаю, но...»

– С Григорием Михайловичем я познакомился в 1996-м году, когда создавалась профессиональная футбольная лига Украины. Я его поддерживал везде и всюду: при создании Лиги, при переизбрании на пост президента ФФУ. В Харькове, в связи с этим, был некий дискомфорт.

– Можно ли так сказать, что в ФФУ Вы входили в его команду?
– Да, конечно. Но я не испытываю угрызений совести, что мы после этого с ним разошлись. Просто был откровенный мужской разговор один на один, и мы сказали друг другу все: я предупредил, как я буду себя вести в случае, если произойдет то-то и то-то.

– Вот мы и подошли, наверно, к самому большому скандалу: что у нас произошло с «Металлистом»?
– Вы задаете очень сложный вопрос, на который однозначно ответить нельзя. Это такая тема, о которой нужно говорить возле доски с мелом и приводить довод за доводом, доказательство за доказательством, обстоятельство за обстоятельством, исследовать мотивы этого действия и отдельные личности. Это межличностный конфликт, который должен быть исследован. А все остальное это так, на поверхности.

– Этот межличностный конфликт мог остаться в рамках Украины?
– Это исключительно вопрос доброй воли. Но я не призываю к тому, что после решения Лозанского трибунала это надо было, дескать, скрыть все. Мы об этом не говорим. Никто и никогда не хотел бы пойти на сокрытие, хотя это и предлагалось. Я не могу сейчас простить Григория. Этот вопрос должен разрешиться, и когда это случится, то я думаю, что в другой обстановке мы посмотрим на многие обстоятельства под другим углом зрения.

– Наверно, это та история, которая Вас вывела из команды Суркиса?
– Да, конечно, я же этого не отрицаю. Я откровенно говорил с Григорием Михайловичем 17 мая. У меня есть сохраненные билеты на самолет, я же прилетал на эту встречу – у меня есть полные доказательства время и места, когда это происходило, и свидетели. Единственное, на что я надеюсь, что Григорий Михайлович не записывал меня в своем кабинете, мы были тогда предельно откровенны. Тогда я ему все сказал прямо в глаза. И вот он результат Лозанского суда, а следовательно – полное разрушение межличностных отношений в украинском футболе. Результат – сегодня Коньков уже год, как находится у руля Федерации футбола Украины. Поздравляю. И причем тут я?

– А Вы Суркису так все и сказали?
– Я тогда предупредил Григория Михайловича, что не поддержу этого всего: ели он будет катализировать эту тему, и она будет иметь продолжение, потому как это все выдумано и высосано из пальца, то я буду на стороне львовских «Карпат» и харьковского «Металлиста». А когда меня спросили о Ярославском, то я ответил, что и на его стороне тоже. Григорий Михайлович тогда сказал: «Я тебя услышал». Ну зачем? Я тогда шесть раз предлагал подписать мировое соглашение. Но сейчас найдутся сумасшедшие, которые попытаются меня обвинить в коррупции, а я Вас уверяю, идиотов же хватает. Я хочу сказать, что признаю решение спортивного арбитражного суда в Лозанне, несомненно, буду организовывать его выполнение, но я имею право на свое мнение.

Я же обиделся не просто так. Я ведь не маленький мальчик, чтобы обижаться. Не за то, что мне не дали слово тогда на исполкоме ФФУ, а за то, что Григорий Михайлович, сидя рядом со мной, пообещал дать мне высказаться. Единственное, что он тогда меня попросил – не долго. Я попросил восемь минут, и он согласился.

– А потом что произошло?
– А потом он сказал, что не считает, нужным дать Стороженко слово. Так я, тогда еще уважая его, говорю: «Гриша, прикройся коллективным решением – поставь это на голосование». Он сомневался, но в итоге поставил. А там же голосовалось как – «Кто за?» И все подняли руки. А спустя два часа звонили люди и говорили: «Мы вообще не поняли, за что проголосовали, прости нас».

– А вот много после этого друзей осталось?
– Вы понимаете, что все эти люди пытаются уколоть меня: Стороженко сказал, что забрал свою рубашку из шкафа, но никуда так и не ушел. Вали побыстрей, мол. А они просто не поняли аллегории о том, что забрать рубашку означало, что я не мог уже работать с этими людьми, которые так поступили со мной.

Докладчик по этому делу, а это было закрытое заседание, выступал 38 минут, и все доказательства нашего общего знакомого звучали так: «Он не искренний, а если он не искренний, то значит – виноват». Ну что за глупость?!

Тогда я попросил 8 минут и Григорий Михайлович попросил – «Только не больше, а то у меня самолет улетает». Я согласился. А что в итоге? Нельзя так поступать с людьми, с которыми ты в отношениях, и не только рабочих – я этому человеку верил, как самому себе. Нельзя так поступать – как щенка взять и выбросить.

Все это означает, что решение было им принято еще тогда – в какую гавань привести это дело. И сомнений у меня в этом, извините, нет.